Если Лавон берется за ваше дело, то просит дать небольшую сумму, чтобы начать расследование. Излагает он свою просьбу с заметной застенчивостью, и если вы не можете заплатить, снимает вопрос о деньгах. Большая часть средств на оперативную работу поступает от добровольцев, но «Рекламации за период войны» едва ли можно назвать прибыльной организацией, и Лавону хронически не хватает денег. Источник его финансирования всегда подвергался сомнению в определенных кругах Вены, где его всячески поносят и считают назойливым инородцем, финансируемым международным еврейством, которое вечно сует нос в то, что его не касается. Многие в Австрии хотели бы, чтобы «Рекламации за период войны» навсегда закрыли свои двери. Это из-за них Эли Лавон проводит свои дни за зелеными пуленепробиваемыми стеклами.
В заснеженный вечер в начале января Лавон сидел один в своем кабинете, сгорбившись над кипой папок. В этот день у него не было посетителей. Собственно, вот уже несколько дней Лавон никого не принимал, посвятив все свое время одному-единственному делу. В семь часов вечера Ревекка просунула голову в дверь.
– Мы проголодались, – заявила она с типичной израильской прямотой. – Купите нам чего-нибудь поесть.
Память Лавона, хоть и была удивительной, не распространялась на заказы еды. Не отрываясь от работы, он проделал в воздухе пером загогулины, точно написал: «Составь список, Ревекка».
Минуту спустя он закрыл папку и встал из-за стола. Он посмотрел в окно и увидел, как снег осторожно накрывает пеленой черную брусчатку на заднем дворе. Затем надел пальто, дважды обернул шарф вокруг шеи и накрыл редеющие волосы шляпой. Пройдя через холл, он подошел к комнате, где работали девушки. Стол Ревекки представлял собой нагромождение немецких военных папок; Сара, вечная студентка, скрывалась за горой книг. Они, как всегда, препирались. Ревекка хотела индийскую еду навынос из ресторана, что на другой стороне Дунайского канала; Сара же мечтала о макаронах из итальянского кафе на Кэрнтнерштрассе. Лавон, не обращая внимания на перепалку, рассматривал новый компьютер на столе Сары.
– Когда это поступило? – спросил он, прерывая их спор.
– Сегодня утром.
– Почему у нас новый компьютер?
– Потому что старый вы купили, когда в Австрии еще правили Габсбурги.
– А я разрешил покупать новый?
Вопрос не звучал как обвинение. В конторе правили девушки. Ему совали под нос бумаги, и он обычно не глядя подписывал их.
– Нет, Эли, вы не одобряли покупки. За этот компьютер заплатил мой отец.
Лавон улыбнулся.
– Твой отец – человек щедрый. Пожалуйста, поблагодари его от меня.
И препирательство между девушками возобновилось. По обыкновению, решение было принято в пользу Сары. Ревекка составила список и вознамерилась приколоть его к рукаву Лавона, но потом просто сунула список ему в карман и слегка подтолкнула к выходу.
– И не останавливайтесь попить кофейку, – сказала она. – А то мы умрем с голоду.
Выйти из «Рекламаций за период войны и справок» было не менее трудно, чем войти. Лавон набрал код на панели, висевшей на стене у входа. Услышав зуммер, он открыл внутреннюю дверь и вышел в охранку. Наружная дверь откроется лишь тогда, когда внутренняя дверь пробудет десять секунд закрытой. Лавон приложил лицо к пуленепробиваемому стеклу и посмотрел наружу.
На противоположной стороне улицы, в затененном входе в узкий проулок, стоял широкоплечий мужчина в мягкой шляпе и макинтоше. Эли Лавон не мог идти по улицам Вены или любого другого города, не проверив, нет ли за ним «хвоста», и не запомнив лица людей, которые слишком часто попадались ему на глаза. Это была профессиональная болезнь. Даже на расстоянии и даже при плохом освещении он понял, что за последние несколько дней не раз видел эту фигуру.
Он стал перебирать в памяти лица, как библиотекарь перебирает карточки в картотеке, пока не обнаружил данные о предыдущих встречах. «Да, вот где это было. На Юденплац два дня назад. Это ты шел за мной после того, как я выпил кофе с репортером из Штатов». Он снова покопался в «картотеке» и нашел, где он видел этого человека во второй раз. В окне бара на Штернгассе. Тот же мужчина – только без шляпы – поглядывал на улицу, попивая пиво, в то время как Лавон пробивался под поистине библейским ливнем после очень скверного дня в конторе. Третий случай он не мог припомнить дольше. Трамвай номер семь, вечерний час пик. Лавон, прижатый к дверям венкой с красным лицом, пахнущей сосисками и абрикосовым шнапсом. Шляпа каким-то образом сумел сесть и спокойно чистил билетом ногти. Лавон тогда подумал, что этот человек любит наводить чистоту. Возможно, он зарабатывает тем, что занимается чисткой.
Лавон повернулся и нажал на интерком. Молчок. «Да ну же, девушки». Нажал снова и бросил взгляд через плечо. Мужчина в шляпе и макинтоше исчез.
Из динамика послышался голос. Ревекка.
– Вы что, уже потеряли список, Эли?
Лавон снова нажал на кнопку.
– Выходите! Сейчас же!
Несколько секунд спустя Лавон услышал шаги в коридоре. Девушки появились за разделявшей их стеклянной стеной. Ревекка спокойно набрала код. Сара молча стояла рядом, глядя в глаза Лавону и положив руку на стекло.
Он не помнил, как услышал взрыв. Огненный шар поглотил Ревекку и Сару, и взрывная волна отбросила их. Дверь вышибло. Лавона, словно детскую игрушку с широко раскинутыми руками и выгнутой, как это делают гимнасты, спиной, подбросило в воздух. Он летел будто во сне. Лишь чувствовал, что переворачивается снова и снова. И не помнил, как упал. Сознавал лишь, что лежит на спине в снегу и на него сыплется дождь битого стекла. Медленно погружаясь во тьму, он почувствовал, как загорелось лицо. «Мои девочки, – мелькнула мысль. – Мои красавицы девочки».