Убийство в Вене - Страница 45

Несколько минут Донати и епископ обменивались любезностями в адрес святого отца. Епископ сказал Донати, что он молится за здоровье понтифика, а Донати сообщил, что его святейшество чрезвычайно доволен работой епископа Дрекслера в «Анима». Всякий раз, обращаясь к епископу, он говорил: «Ваше преосвященство». Под конец этой беседы Дрекслер был до того умаслен лестью, что Габриель боялся, как бы он не съехал с обитого парчой кресла.

Наконец монсеньор Донати подошел к цели своего визита в «Анима», и Дрекслер быстро помрачнел, словно туча нашла на солнце, хотя улыбка твердо оставалась на своем месте.

– Я что-то не представляю себе, чтобы спорное расследование того, что епископ Гудал делал для немецких беженцев после войны, способствовало процессу примирения между римскими католиками и евреями. – Голос его звучал сухо и мягко, он говорил по-немецки с венским акцентом. – Справедливое и сбалансированное расследование деятельности епископа Гудала обнаружит, что он помог также и немалому числу евреев.

Габриель пригнулся. Пора было «профессору-эрудиту из Ивритского университета» вступать в разговор.

– Хотите ли вы сказать, ваше преосвященство, что епископ Гудал прятал евреев, когда на них производилась облава в Риме?

– И до облавы, и после. Немало евреев жили в стенах «Анима». Крещеных евреев, конечно.

– А те, что не были крещены?

– Их нельзя было спрятать здесь. Это не было бы правильно. Их отправляли в другое место.

– Извините, ваше преосвященство, но как можно с уверенностью сказать, что этот – крещеный еврей, а этот – некрещеный?

Монсеньор Донати положил ногу на ногу и старательно разгладил складку на брючине, что означало: надо прекратить эту линию расспросов и вообще отказаться от нее. Епископ набрал в легкие воздуха.

– Им могли задать несколько простых вопросов, связанных с верой и католической доктриной. Их могли попросить прочитать «Отче наш» или «Аве Мария». Обычно довольно скоро становилось ясно, кто говорил правду, а кто лгал, чтобы получить приют в семинарии.

Донати решил прекратить разговор, и в этом ему помог раздавшийся стук в дверь. Молодой монах вошел в комнату с серебряным подносом. Он налил чаю Донати и Габриелю. Епископ пил горячую воду с тонким ломтиком лимона.

Когда юноша ушел, Дрекслер сказал:

– Но я уверен, что вас не интересуют усилия епископа Гудала спасти евреев от нацистов, верно, профессор Рубинштейн? Вас ведь интересует, какую помощь он оказывал германским офицерам после войны?

– Не германским офицерам. А объявленным в розыск военным преступникам СС.

– Он не знал, что это были военные преступники.

– Боюсь, ваше преосвященство, подобная защита звучит весьма неубедительно. Епископ Гудал был убежденным антисемитом и сторонником гитлеровского режима. В таком случае разве не естественно, что он охотно помогал австрийцам после войны, независимо от того, какие преступления они совершили?

– Он был настроен против евреев теологически, а не социально. Что же до его поддержки нацистского режима, – тут я его не защищаю. Епископ Гудал осужден собственными высказываниями и писаниями.

– И своей машиной, – добавил Габриель, используя во благо досье Мордехая Ривлина. – Епископ Гудал на своем официальном лимузине вывесил флаг рейха. Он не делал тайны из своих симпатий.

Дрекслер отхлебнул своей воды с лимоном и вперил ледяной взгляд в Донати.

– Подобно многим в нашей церкви меня тревожила деятельность Исторической комиссии святого отца, но я держал свои сомнения при себе из уважения к его святейшеству. Теперь, похоже, «Анима» попала под микроскоп. Я вынужден подвести черту. Я не позволю, чтобы репутация этой великой организации была запятнана грязью истории.

Монсеньор Донати с минуту смотрел на складку своих брюк, затем поднял глаза. Под спокойной внешностью секретарь папы скрывал бушевавшее в нем возмущение дерзостью ректора. Епископ нанес удар, Донати готов был нанести ответный. Каким-то чудом ему удалось понизить голос до принятого в церкви шепота.

– Независимо от того, насколько это вас тревожит, ваше преосвященство, святой отец пожелал, чтобы профессору Рубинштейну был дан доступ к бумагам епископа Гудала.

В комнате воцарилась глубокая тишина. Дрекслер взял в руку свой нагрудный крест, пытаясь найти лазейку. Ее не было – единственным достойным образом действия было подчинение.

– Я не собираюсь не повиноваться его святейшеству в этом вопросе. Вы не оставляете мне выбора, кроме как сотрудничать с вами, монсеньор Донати.

– Святой отец не забудет этого, епископ Дрекслер.

– Как и я, монсеньор.

Донати сверкнул иронической улыбкой.

– Насколько я знаю, личные бумаги епископа находятся здесь, в «Анима».

– Совершенно верно. Они хранятся в наших архивах. Потребуется несколько дней на то, чтобы найти их все и так подобрать, чтобы их мог прочесть и понять такой ученый, как профессор Рубинштейн.

– Вы очень заботливы, ваше преосвященство, – сказал монсеньор Донати, – но мы хотели бы видеть их сейчас.

Он повел их вниз по каменной винтовой лестнице с такими вытертыми временем ступенями, что они были скользкими как лед. Лестница оканчивалась тяжелой дубовой дверью, окованной чугуном. Такая дверь могла выдержать таран, но не смогла воспрепятствовать умному священнику с виа Венето и «профессору» из Иерусалима.

Епископ Дрекслер отпер дверь и плечом открыл ее. Он с минуту пошарил во мраке, затем резким, эхом прозвучавшим щелчком повернул выключатель. Целый ряд ламп с жужжанием внезапно хлынувшего электрического тока вспыхнул наверху, осветив длинный подземный коридор со сводчатым каменным потолком. Епископ молча жестом предложил им следовать за ним.