Убийство в Вене - Страница 60

– Я хорошо знал Отто Кребса, – сказал отец Моралес. – И к сожалению, должен сказать, что он никак не мог быть тем, кого вы ищете. Видите ли, у герра Кребса не было ни братьев, ни сестер. У него вообще не было родных. К тому времени, когда у него появилась возможность содержать жену и детей, он был… – Голос священника замер. – Как бы это поделикатнее выразиться? Он уже не был выгодной парой. Годы взяли свое.

– А он когда-либо рассказывал вам о своей родне? – Габриель помолчал и добавил: – Или про войну?

Священник приподнял брови и мягко улыбнулся.

– Я был его исповедником и другом, мсье Дюран. За все эти годы, вплоть до его смерти, мы о многих вещах говорили. Герр Кребс, как и многие люди его времени, видел много смертей и разрушений. Он совершал также действия, которых стыдился, и нуждался в отпущении грехов.

– И вы дали ему отпущение?

– Я дал покой его душе, мсье Дюран. Я выслушал его исповеди, я наложил на него покаяние. В пределах католической веры я подготовил его душу к встрече с Христом. Но разве я, простой священник в сельском приходе, действительно обладаю властью отпустить такие грехи? Даже я в этом не уверен.

– Могу я спросить вас о некоторых вещах, встречавшихся в ваших беседах? – в порядке пробы спросил Габриель. Он понимал, что находится на зыбкой теологической почве, и получил ответ, какого и ожидал.

– Многие из моих бесед с герром Кребсом были скреплены печатью исповеди. Остальные скреплены печатью дружбы. Не пристало мне пересказывать эти беседы вам сейчас.

– Но он умер уже двадцать лет назад.

– Даже покойники имеют право на тайны.

Габриель услышал голос матери, произносивший начало своего свидетельства: «Я не стану рассказывать все, что видела. Не могу. Я обязана так поступить перед умершими…»

– Это могло бы помочь мне определить, был ли тот человек моим дядей.

Отец Моралес обезоруживающе улыбнулся.

– Я простой деревенский священник, мсье Дюран, но я не полный идиот. И я хорошо знаю свою паству. Вы думаете, вы – первый, кто пришел сюда, якобы разыскивая пропавшего родственника? Я абсолютно убежден, что Отто Кребс никак не мог быть вашим дядей. Я менее убежден, что вы в самом деле Ренэ Дюран из Монреаля. А теперь извините меня.

И он повернулся, чтобы уйти. Габриель дотронулся до его локтя.

– Вы могли бы по крайней мере показать мне его могилу?

Священник вздохнул и поднял глаза на окна в цветных стеклах. Они стали совсем черными.

– Темно, – сказал он. – Подождите минуту.

Он прошел в алтарь и исчез в ризнице. Через минуту он вышел оттуда в рыжей куртке, держа в руке большой электрический фонарь. Моралес вывел Габриеля из церкви через боковой портал и повел по гравиевой дорожке между церковью и домом приходского священника. Дорожка оканчивалась калиткой со щеколдой. Отец Моралес поднял щеколду, затем включил фонарь и повел Габриеля по кладбищу. Габриель шагал рядом со священником по узкой дорожке, заросшей травой. Кьяра шла на шаг сзади.

– Вы служили по нему похоронную мессу, отец Моралес?

– Да, конечно. Собственно, я вынужден был заниматься всем. Никто больше не мог.

Из-за могильной плиты выскочила кошка и остановилась на дорожке перед ними – в свете фонаря Моралеса глаза ее казались двумя желтыми прожекторами. Отец Моралес шикнул на нее, и кошка исчезла в высокой траве.

Они подходили к деревьям, росшим в конце кладбища. Священник свернул налево и повел их по высокой – до колен – траве. Здесь дорожка стала настолько узкой, что идти рядом было уже невозможно, поэтому они шли цепочкой, и Кьяра держалась за руку Габриеля, чтобы не упасть.

Отец Моралес, подойдя к ряду надгробий, остановился и посветил фонарем, направив его вниз под сорока пятью градусами. Луч света упал на простую могильную плиту, на которой значилось имя Отто Кребса. Там стояли год его рождения – 1913 и год смерти – 1983. Над именем в маленьком овале поцарапанного и испорченного непогодой стекла была фотография.

Габриель нагнулся и, смахнув пыль, стал всматриваться в лицо. Фотография была явно снята за некоторое время до смерти, потому что мужчина на ней был среднего возраста, пожалуй, около пятидесяти. Габриель был уверен только в одном. Это не было лицо Эриха Радека.

– Я полагаю, это не ваш дядя, мсье Дюран?

– Вы уверены, что это его фотография?

– Да, конечно. Я сам нашел ее в сейфе, где лежали некоторые его личные вещи.

– Вы, наверно, не разрешите мне посмотреть его вещи?

– У меня их уже нет. Да если бы и были… – Отец Моралес, так и не закончив фразы, протянул Габриелю фонарик. – А теперь я оставлю вас. Я могу найти дорогу и без света. Будьте добры, оставьте фонарик у двери в церковный дом по пути назад. Приятно было познакомиться, мсье Дюран.

С этими словами он повернулся и исчез среди надгробий.

Габриель посмотрел на Кьяру.

– На этом надгробии должна была быть фотография Радека. Ведь это Радек поехал в Рим и получил от Красного Креста паспорт на имя Отто Кребса. В сорок восьмом году Кребс поехал в Дамаск, а в шестьдесят третьем эмигрировал в Аргентину. Кребс зарегистрирован в аргентинской полиции этого района. Здесь должен был быть Радек.

– Что же это значит?

– Кто-то другой ездил в Рим, выступая в качестве Радека. – Габриель указал на фотографию на камне. – Вот этот человек. Этот австриец ездил в «Анима» просить помощи у епископа Гудала. Радек находился где-то в другом месте, по всей вероятности, все еще скрывался в Европе. Зачем ему надо было ехать в такую даль? Он хотел, чтобы люди думали, будто он давно уехал. И если кто-то станет его искать, они поедут из Рима в Дамаск, потом в Аргентину и обнаружат не того человека – Отто Кребса, низкоразрядного работника отеля, сумевшего наскрести достаточно денег, чтобы купить несколько акров земли у чилийской границы.