Расстроенный Габриель прислонился к полкам. Рамирес положил иммиграционные карточки в ящик и поставил ящик на место на стальную полку. Затем посмотрел на свои часы.
– В нашем распоряжении час сорок пять минут до закрытия на ночь. Вы смотрите, начиная с шестьдесят третьего года, а я пойду в обратном направлении. Наименее удачливый ставит спиртное.
С реки пришла гроза. Габриель сквозь разбитое окно видел вспышки молний, сверкавшие среди портовых кранов. Черная туча заслонила предвечернее солнце. В Зале Челы стало почти ничего не видно. Дождь начался как взрыв. Он хлестал в разбитые окна и заливал драгоценные документы. Реставратору Габриелю виделись расплывающиеся чернила, навсегда утраченные фотографии.
Он нашел иммиграционные карточки еще трех мужчин по фамилии Кребс – одна карточка 1965 года, две другие – 1969 года. Ни одного из них не звали Отто. Темнота замедляла его поиски, так что он теперь не перебирал их быстро, а буквально полз. Прочесть иммиграционные карточки он мог, лишь подтащив ящик к окну, где еще было немного света. Тут он становился на колени, повернувшись спиной к дождю, и перебирал пальцами карточки.
Девушка из регистратуры поднялась к ним и предупредила, что через десять минут они закрываются. Габриель просмотрел карточки только по 1972 год. Ему не хотелось приходить сюда еще и завтра. И он ускорил поиск.
Гроза прекратилась так же внезапно, как и началась. Воздух очистился, и стало прохладнее. Было тихо – лишь, журча, дождевая вода текла по сточным канавам. Габриель продолжал искать: 1973, 1974, 1975, 1976… Ни одного пассажира по фамилии Кребс. Ничего.
Девушка вернулась – на этот раз, чтобы выставить их. Габриель, неся свой последний ящик к полкам, увидел Рамиреса, разговаривавшего с девушкой по-испански.
– Нашли что-нибудь? – спросил Габриель.
Рамирес покачал головой.
– Насколько вы продвинулись?
– До конца. А вы?
Габриель сказал ему.
– Думаете, нам стоит вернуться сюда завтра?
– Скорей всего нет. – Он положил руку на плечо Габриелю. – Пошли, я куплю вам пива.
Девушка забрала у них ламинированные бирки и проводила до грузового лифта. Окна «Сирокко» оставались открытыми. Габриель, крайне огорченный провалом, опустился на мокрое сиденье машины. Тишину улицы разорвал громовой рев мотора. Это Кьяра поехала за ними. В насквозь промокшей одежде.
Через два квартала от архива Рамирес сунул руку в кармашек рубашки и достал сложенную вдвое иммиграционную карточку.
– Взбодритесь, мсье Дюран, – сказал он, передавая карточку Габриелю. – Иногда в Аргентине стоит воспользоваться тактикой исподтишка, какою пользуются ответственные господа. В этом здании всего одна копировальная машина, и она находится в распоряжении девушки. Она сделала бы одну копию для меня, а другую для своего начальства.
– И Отто Кребсу, если он все еще жив, вполне могли бы сообщить, что мы ищем его.
– Совершенно верно.
Габриель взял карточку.
– Где она была?
– В девятьсот сорок девятом году. Я полагаю, Чела положила ее не в тот ящик.
Габриель опустил глаза и стал читать. Отто Кребс приехал в Буэнос-Айрес на пароходе из Афин в декабре 1963 года. Рамирес указал на номер, написанный от руки в конце карты: 245276/62.
– Это номер его разрешения на высадку на берег. Оно, по-видимому, было выдано аргентинским консульством в Дамаске. Последняя цифра – 62, означает год, когда было предоставлено разрешение.
– А что теперь?
– Мы знаем, что он приехал в Аргентину. – Рамирес пожал широкими плечами. – Посмотрим, сумеем ли мы найти его.
Они поехали по мокрым улицам назад, в Сан-Тельмо, и запарковали машину у многоквартирного дома в итальянском стиле. Подобно многим зданиям в Буэнос-Айресе, это был когда-то красивый дом. Теперь же его фасад был цвета машины Рамиреса, весь в грязных разводах от загрязнения воздуха.
Они поднялись по плохо освещенной лестнице. Воздух в квартире был спертый и теплый. Рамирес запер за ними дверь и распахнул окна, чтобы впустить прохладный вечерний воздух. Габриель выглянул на улицу и увидел Кьяру, запарковавшую свой мотоцикл на противоположной стороне.
Рамирес нырнул на кухню. И вышел оттуда с двумя бутылками аргентинского пива. Одну он протянул Габриелю. Стекло уже запотело. Алкоголь немного ослабил его головную боль.
Рамирес провел Габриеля в свой кабинет. Он оказался таким, как и ожидал Габриель, – это была большая неопрятная, как сам Рамирес, комната, на всех стульях лежали книги, а на большом письменном столе высились стопки бумаг, которые, казалось, только и ждали, чтобы сразиться друг с другом. Толстые занавеси приглушали шум и свет с улицы. Рамирес взялся за телефон, а Габриель сел и допил свое пиво.
У Рамиреса ушел час на то, чтобы добыть первый важный ключ. В 1964 году Отто Кребс зарегистрировался в национальной полиции Барилоче, в северной Патагонии. Сорок пять минут спустя была разгадана еще одна загадка: в 1972 году, подав заявление о выдаче ему аргентинского паспорта, Кребс указал свой адрес в Пуэрто-Блесте, городе недалеко от Барилоче. На то, чтобы найти следующую информацию, ушло всего пятнадцать минут. В 1982 году паспорт был аннулирован.
– Почему? – спросил Габриель.
– Потому что владелец паспорта умер.
Аргентинец разложил на столе карту с загнутыми углами и, прищурившись, стал рассматривать сквозь грязные стекла очков западные окраины страны.
– Вот оно, – произнес он, ткнув пальцем в карту. – Сан-Карлос-де-Барилоче, или коротко – просто Барилоче. Это курорт в северном озерном округе Патагонии, основанный швейцарскими и немецкими поселенцами в девятнадцатом веке. Он до сих пор известен как Аргентинская Швейцария. Теперь в этом городке собираются лыжники, но для нацистов и их последователей это было чем-то вроде Валгаллы. Менгеле обожал Барилоче.